В Пятигорск приехал великий русский писатель Лев Николаевич Толстой

…В мае 1852, года болезнь заставила Толстого взять отпуск и отправиться на Кавказские Минеральные Воды. Трое суток без остановок на ночь потратил он на дорогу к Пятигорску. От заставы путь лежал по длинной прямой улице, застроенной плохими домишками, среди которых попадалось и несколько красивых каменных строений. Это была Кабардинская слободка. Слева от дороги, внизу, бурлил Подкумок, вначале совсем рядом, а затем отдалившись влево. Между дорогой и рекой густо толпились дома. За рекой на ровных широких улицах, обнесенных крепостной стеной, виднелись хаты казачьей станицы Горячеводской. С правой стороны от дороги вплотную к слободке подступала Горячая гора со множеством пещер. На ее вершине виднелись казармы и деревянное ванное здание.

Улица, по которой ехал Толстой, заканчивалась небольшой площадью. Ее украшало красивое новое каменное здание театра. Чуть выше возвышались стены недостроенного православного храма, а левее небольшой, но очень красивый костел. Вдалеке виднелся базар. Весь же Пятигорск располагался в полукружии, которое образовали горы Машук и Горячая. Городок, выглядел очень аккуратным и чистеньким.

В первый же день приезда Толстой посетил коменданта Пятигорска генерал-майора П. А. Принца, который сразу же дал почувствовать фейерверкеру всю ничтожность его юнкерского положения. Болезненное самолюбие молодого человека было задето. Вот почему он снял квартиру в Кабардинской слободке в доме под номером 252. Ему нравилось, что домик его утопал в цветущих душистых цветах черешни, что при домике была небольшая, в десять соломенных ульев, пасека. Под сенью деревьев можно было отдохнуть, а из окон его квартиры по утрам открывался вид на Эльбрус.

Курортные нравы оттолкнули Толстого: «В Пятигорске музыка, гуляющие, и все эти бывало бессмысленно-привлекательные предметы не произвели никакого впечатления», – записал он в дневнике в первый день по приезде. А уже через день он начал писать «Письмо с Кавказа» – так первоначально назывался рассказ «Набег».

Унизительное положение в юнкерском мундире угнетало Толстого. Он редко появлялся в обществе, много бродил по окрестностям города, любил извилистые тропинки на склонах Машука между деревьями и кустарниками. И вдруг неожиданно оказывался на лесной прогалине, откуда виднелись сияющие снеговые вершины. С вершины Машука открывалась удивительной красоты картина. Во время таких прогулок пытался заглянуть в таинственную темноту Провала. Прогулки прерывались творческим трудом.

Лёв Николаевич окончил третью редакцию «Детства» 27 мая. Перечитал, ему показалось, что написано очень плохо. «Есть ли у меня талант сравнительно с новыми русскими литераторами? Положительно нету», – размышлял он. В свои двадцать три года Толстой замечал признак старости. «Я чувствую и сожалею о своем невежестве и от души говорю фразу, которую часто слыхал от пожилых людей и которая всегда меня удивляла: «Теперь и жалею, что не учился, но уже поздно!» – Грустно знать, что ум мой необразован, неточен и слаб (хотя и гибок), что чувства мои не имеют постоянства и силы, что воля моя шатка, что от малейшего обстоятельства все добрые мои намерения разрушаются, – и знать и чувствовать, что зародыши всех этих качеств во мне есть или были, и им недоставало только развития. Сколько времени я стараюсь образовать себя! Но много ли я улучшился? Пора бы отчаяться, но я еще надеюсь и рассчитываю на случай, иногда на Провидение».

В этот приезд в Пятигорск Толстой познакомился и сблизился с семьей доктора Дроздова, который стал его врачом, а дети доктора – друзьями. Он часто посещал их дом, который сохранился и поныне.

В начале июля Лев Николаевич закончил четвертую редакцию «Детства». Он отослал ее в «Современник» к Н. А. Некрасову, сопроводив письмом: «Милостивый государь! Моя просьба будет стоить вам так мало труда, что, я уверен, вы не откажетесь выполнить ее. Посмотрите эту рукопись и, если она не годна к печатанию, возвратите ее мне». В письме Лев Николаевич не открыл даже своего имени. И тон примечателен – оно написано скромным человеком, скромным и взыскательным художником.

Через день Толстой выехал в Железноводск. И здесь он вел уединенный образ жизни, избегая общества. Заинтересовал его только петрашевец А. И. Европеус, разжалованный и сосланный в Грозную и лечившийся в Железноводске. Но и с ним Лев Николаевич близко не сошелся.

В маленьком уютном курортном местечке он обдумывал план «Романа русского помещика» с «целью». Эта цель состояла в том, чтобы показать «невозможность жизни правильной помещика образованного нашего времени с рабством».

В тишине и уединении Лев Николаевич вновь погружался в размышления о самом себе: «Мне кажется, что все время моего пребывания в Железноводске в голове моей перерабатывается и приготовляется много хорошего (дельного и полезного), не знаю, что выйдет из этого».

Он хотел изложить в задуманном романе «зло правления русского». «И ежели найду его (роман) удовлетворительным, то посвящу остальную жизнь на составление плана аристократического избирательного, соединенного с монархическим, правление, на основании существующих выборов. Вот цель для добродетельной жизни». Вопрос о смысле жизни волновал Льва Николаевича на протяжении всего его пребывания на Кавказских Минеральных Водах. Еще ранее он записал в дневник: «Цель жизни есть добро» и далее развил эту формулу: «Средство к доброй жизни есть знание добра и зла. Но достаточно ли для этого целой жизни?» – задавал сам себе вопрос Толстой. – Отсутствие зла есть ли добро? Наклонности и судьба указывают на путь, который мы должны избрать, но мы должны всегда трудиться с целью доброю...»

Он придумал для самого себя молитву, которую мысленно проговаривал: «Боже, избави меня от зла, то есть избави меня от искушения творить зло, и даруй мне добро, то есть возможность творить добро. Буду ли я испытывать зло или добро? Да будет воля Твоя!»

Пятого августа Толстой покинул Пятигорск с полной уверенностью, что «не делал здесь глупостей». Это был первый город, из которого он не увез раскаяния. Скорее наоборот. Он мог быть доволен своей жизнью. Отсюда отправлено в Петербург первое литературное произведение – «Детство», вчерне закончен будущий рассказ «Набег», составлен план еще одного романа. Этот творческий подъем продолжился и в Старогладковской, куда осенью пришло письмо от Некрасова с положительным отзывом о «Детстве». А в это время Лев Николаевич уже работал над «Отрочеством». Он писал его с такой же охотой, как и «Детство», в надежде, что получится так же хорошо. И параллельно размышлял о своей жизни: «Долги мои все заплачены. Литературное поприще открыто мне блестящее, чин должен получить. Молод и умен. Чего, кажется, желать. Надо трудиться и воздерживаться, и я могу быть еще очень счастлив»…

А. Н. Коваленко

// Ставропольский хронограф на 1998 год. – Ставрополь, 1998. – С. 111–112.