Родился Михаил Юрьевич Лермонтов

«Я  СЕЙЧАС  ПРИЕХАЛ  ТОЛЬКО  В  СТАВРОПОЛЬ…»

Впервые на Ставрополье Лермонтов побывал еще в детском возрасте, когда в 1820 и 1825 гг. бабушка привозила его сюда для излечения на Горячих водах. С этим связано первое упоминание имени Лермонтова в печатных источниках: в списке посетителей Кавказских вод в 1825 г. значится «Арсеньева Елизавета Алексеевна, вдова порутчица из Пензы, при ней внук Михайло Лермантов». Позднее по впечатлениям этих поездок Лермонтов написал ряд стихотворений, поэм и биографических заметок в прозе. Первая кавказская поэма «Черкесы» создана им в 13 лет: горцы совершают набег на пограничную русскую крепость. Атака отбита, «черкесы побежденны мчатся», а неустрашимые казаки «несут за ними смерть и страх». Сюжетную формулу поэмы «Кавказский пленник» юный поэт заимствовал у Пушкина, но если родоначальник темы нарисовал условный кавказский пейзаж, а реку, в которой тонет черкешенка, не удостоил названием, то Лермонтов переносит действие своей поэмы на Терек, разделивший череду казачьих станиц на левом берегу и чеченские аулы на правом. На склоне горы Бештау раскинулся лермонтовский аул Бастунджи, развалины которого поэт мог видеть в детстве. В поэме «Аул Бастунджи» впервые он обозначил границы того уголка в северных предгорьях Кавказа, где отныне будет происходить действие многих его произведений, – «между Машуком и Бешту». В дальнейшем Лермонтов создает несколько крупных стихотворных полотен, проявляя при этом не только точные знания горских обычаев, деталей быта, вооружения, но и полную осведомленность в политической ситуации в крае. Так, прототипом главного героя его поэмы (или, как сам автор определил ее жанр, восточной повести) «Измаил-Бей» становится кабардинский князь Измаил Атажуков (Исмель Хатокшоко). Выбор Лермонтова здесь не случаен: романтические мотивы его ранних произведений требовали ярких образов и необычных обстоятельств.

Незаурядная личность и причудливая судьба Измаила, стоявшего в центре многих важных событий на Пятигорье и в Кабарде, как нельзя лучше подходили для этой цели. Действие первой части поэмы развивается на Пятигорье, в обозначенных теми же естественными ориентирами пределах:

Где за Машуком день встает,
А за крутым Бешту садится...

«Между Железной и Змеиной» горами пролег одинокий путь гордого Измаил-Бея, возвращающегося из России. Путника поражает пустынный вид края, где некогда цвели родные аулы. Лишь горы, как прежде, «как бы остатки пирамид», высоко подъемлются к небу:

...И дале царь их пятиглавый,
Туманный, сизо-голубой,
Пугает чудной вышиной.

К строкам «Измаил-Бея», где упомянуты Машук и Бештау, юный поэт сделал примечание: «Две главные горы». В поэтическом воображении Лермонтова «крутой Бешту» не только основная примета местности. Это «суровый» и «задумчивый» властелин родной земли, «пятиглавый царь», обозревающий окрестные просторы. Образ, несомненно, «подсказан» Пушкиным, но в его художественном воплощении юный Лермонтов не уступает своему учителю:

...Было поздно. На долину
Туман ложился, как прозрачный дым; 
И сквозь него, прорезав половину
Косматых скал, как буркою, густым
Одетых мраком, дикую картину
Родной земли и неба красоту
Обозревал задумчивый Бешту.

Известно несколько детских рисунков Лермонтова, созданных по кавказским впечатлениям, в том числе автоиллюстрация к поэме «Кавказский пленник». Его младший товарищ по юнкерской школе Н. Н. Манвелов запомнил «по содержанию многие рисунки Лермонтова, отличавшие собственно интимное настроение его: его личные планы и надежды в будущем, или мечты его художественного воображения. К этой категории рисунков относятся многочисленные сцены из военного быта и преимущественно на Кавказе с его живописною природою, с его типическим населением, с боевой жизнью в том крае...».

В феврале 1837 г. Лермонтов за сочинение стихов на смерть А. С. Пушкина высочайшим приказом переводится из гвардии на Кавказ, в Нижегородский драгунский полк. В конце апреля или в первых числах мая он приезжает в Ставрополь. Первый известный документ, устанавливающий пребывание поэта в городе, – рапорт Лермонтова «об освидетельствовании болезни его», поданный в Штаб войск на Кавказской линии, датируется 13 мая. Как говорит свидетельство, выданное прапорщику Нижегородского драгунского полка Лермонтову, «по переводе его в этот полк, он по пути следования заболел и в г. Ставрополе поступил в военный госпиталь, откуда переведен в Пятигорский для пользования минеральными водами…».

Командующим войсками Кавказской линии был старый ермоловец генерал-лейтенант А. А. Вельяминов, предпринявший в это время военную экспедицию за Кубань. Начальником штаба – генерал-майор П. И. Петров, «любезный дядюшка», то есть муж двоюродной тетки Лермонтова – А. А. Хастатовой, незадолго до того скончавшейся. Сын Петрова Аркадий впоследствии вспоминал о поэте: «В 1837 году во время служения своего в Нижегородском драгунском полку он находился в Ставрополе перед приездом туда государя Николая Павловича; ежедневно навещая в это время отца моего, бывшего тогда начальником штаба, он совершенно родственно старался развлекать грусть его по кончине жены, приходившейся Лермонтову двоюродной теткой». Самому Аркадию было тогда двенадцать лет, Лермонтов вписал в его детский альбом стихотворный экспромт:

Ну что скажу тебе я спросту ?
Мне не с руки хвала и лесть:
Дай бог тебе побольше росту –
Другие качества все есть.

Павлу Ивановичу он подарил автограф стихотворения «Смерть поэта». Дочерей Петрова Екатерину и Марию, девушек семнадцати и пятнадцати лет, Лермонтов называл милыми кузинами. О генерале Петрове он упомянул в письме к бабушке, уже из Пятигорска, от 18 июля 1837 года, разъясняя ей свои обстоятельства: «Эскадрон нашего полка, к которому барон Розен велел меня причислить, будет находиться в Анапе, на берегу Черного моря, при встрече государя, тут же, где отряд Вельяминова, и, следовательно, я с вод не поеду в Грузию; итак, прошу вас, милая бабушка, продолжайте адресовать письма на имя Павла Ивановича Петрова и напишите к нему: он обещался мне доставлять их туда; иначе нельзя, ибо оттуда сообщение сюда очень трудно и почта не ходит, а депеши с нарочными отправляют».

Участие в закубанской экспедиции, под пулями горцев, открывало путь к выслуге. Присутствие же на встрече государя при вступлении его на кавказскую землю вполне могло способствовать прощению. В хлопотах о судьбе поэта участвовал А. И. Философов, муж другой двоюродной тетки Лермонтова – А. Г. Столыпиной. В качестве адъютанта шефа гвардии ве-ликого князя Михаила он обратился с письмом к своему приятелю генерал-майору В. Д. Вольховскому, в то время начальнику штаба Кавказского корпуса. Все эти обстоятельства, а также достигнутый результат общих усилий становятся ясны из ответного письма Вольховского, отправленного из Пятигорска 8 августа: «Письмо твое, любезнейший и почтеннейший Алексей Илларионович, от 7/19 мая получил я только в начале июля в Пятигорске и вместе с ним нашел там молодого родственника твоего Лермантова. Не нужно тебе говорить, что я готов и рад содействовать добрым твоим намерениям на щет его: кто не был молод и неопытен? На первый случай скажу, что он по желанию ген. Петрова, тоже родственника своего, командирован за Кубань, в отряд ген. Вельяминова: два, три месяца экспедиции против горцев могут быть ему небесполезны – это предействительно прохладительное средство... а сверх того лучший способ загладить проступок. Государь так милостив, что ни одно отличие не остается без внимания его. По возвращении Лермантова из экспедиции постараюсь действовать на щет его в твоем смысле...».

Последовало, разумеется, и официальное распоряжение: в Ставрополе Штабом войск Кавказской линии был получен рапорт Вольховского от 10 июля «об отправлении в действующий за Кубань отряд Нижегородского драгунского полка прапорщика Лермонтова».

Окончив курс лечения на водах и отправившись в сентябре к упомянутому эскадрону нижегородских драгун, поэт вновь не миновал Ставрополя, также и на обратном пути с Черноморского побережья, когда получил уже предписание следовать в свой полк и подорожную «до города Тифлиса». На этот раз Лермонтов задержался в Ставрополе, вероятно, почти до конца октября. По свидетельству Е. И. Майделя, «Лермонтов, во время первой ссылки, приехал в Ставрополь совсем без вещей, которые у него дорогой были украдены, и поэтому явился к начальству не тотчас по приезде в город, а когда мундир и другие вещи были приготовлены, за что он получил выговор, так как в штабе нашли, что он должен был явиться в чем приехал».

Эпизод, когда Лермонтова обокрали в дороге, отразился потом в повести «Тамань». Возможно, именно из-за этого случая поэт вынужден был одолжить у Петрова значительную сумму денег. В сюжете повести «Княжна Мери» сказались некоторые другие обстоятельства ставропольской жизни поэта. В доме Петровых он встречался с Н. М. Сатиным (соученик поэта по университетскому пансиону) и познакомился с доктором Н. В. Майером, для характеристики которого приведем отрывок из записок декабриста Н. И. Лорера, попавшего из сибирской ссылки в том же 1837 году рядовым в войска Отдельного Кавказского корпуса: «В Ставрополе познакомился я с очень ученым, умным и либеральным доктором Николаем Васильевичем Мейером, находившимся при штабе Вельяминова... Он был очень дружен с Лермонтовым, и тот целиком описал его в своем «Герое нашего времени» под именем Вернера и так верно, что кто только знал Мейера, тот сейчас и узнавал. Мейер был в полном смысле слова умнейший и начитанный человек и, что более еще, хотя медик, истинный христианин. Он знал многих из нашего кружка и помогал некоторым и деньгами и полезными советами. Он был друг декабристам».

Теперь откроем пятигорский дневник Печорина: «...Я встретил Вернера в С... среди многочисленного и шумного круга молодежи; разговор принял под конец вечера философско-метафизическое направление; толковали об убеждениях: каждый был убежден в разных разностях».

Незатейливые на первый взгляд парадоксы, которыми обмениваются Печорин и Вернер, играют, между тем, не последнюю роль в смысловой основе романа. Что касается многочисленного и шумного круга молодежи, то, как полагают, «через Сатина и Майера Лермонтов познакомился с сосланными на Кавказ декабристами С. Кривцовым и В. Голицыным, быть может, и с прибывшими из Сибири в первых числах октября В. Н. Лихаревым, М. А. Назимовым, М. М. Нарышкиным, А. И. Одоевским и А. И. Черкасовым».

Сатин, поселившийся в это время в Ставрополе вместе с Майером, впоследствии вспоминал: «По окончании курса вод я переехал в Ставрополь зимовать, чтобы воспользоваться ранним курсом 1838 года. Я поместился с доктором Майером. Это был замечательный человек как в физическом, так и в умственном отношении... По вечерам собиралось у нас по нескольку человек, большею частию из офицеров генерального штаба... Постоянно посещали нас еще два солдата, два декабриста: Сергей Кривцов и Валериан Голицын... Позднее, зимой, к нашему обществу присоединился Лермонтов, но – признаюсь – только помешал ему. Этот человек постоянно шутил и подтрунивал, что наконец надоело всем. Белинский, как рассказывал Панаев, имел хотя раз случай слышать в ордонансгаузе серьезный разговор Лермонтова о Вальтер Скотте и Купере. Мне – признаюсь, несмотря на мое продолжительное знакомство с ним, – не случалось этого. Этот человек постоянно шутил и подтрунивал. Ложно понятый байронизм сбил его с обычной дороги. Пренебрежение к пошлости есть дело достойное всякого мыслящего человека, но Лермонтов доводил это до absurdum, не признавая в окружающем его обществе ничего достойного его внимания».

Завершая свой кавказский анабазис (путь в глубь страны. – Н. М.), уже на обратном пути из Грузии в Россию Лермонтов во второй половине декабря вновь оказался в Ставрополе. После всех дальних странствий этого года город остался в памяти поэта как русский форпост на Кавказе, откуда, собственно, и начинается настоящее знакомство с этим краем. Позднее в очерке «Кавказец» он замечает несколько иронически по поводу какого-нибудь присланного сюда молоденького офицера: «Он еще в Петербурге сшил себе архалук, достал мохнатую шапку и черкесскую плеть на ямщика. Приехав в Ставрополь, он дорого заплатил за дрянной кинжал и первые дни, пока не надоело, не снимал его ни днем, ни ночью».

По летним впечатлениям 1837 года Лермонтов создает свое главное прозаическое произведение – роман «Герой нашего времени». «В основной идее романа г. Лермонтова, – писал В. Г. Белинский в первой же рецензии, – лежит важный современный вопрос о внутреннем человеке». Об этом же говорит и сам Лермонтов, отмечая, что его роман представляет собой «историю души человеческой». Изображая Печорина как «современного человека, каким он его понимает», Лермонтов резко обнажает его социальную «болезнь», то есть болезнь «всего нашего поколения», но в то же время настойчиво подчеркивает явную человеческую незаурядность героя, даровитость его натуры, как будто невольное, но притягательное обаяние его личности. «В душе моей силы необъятные», – признается Печорин. «…В твоем голосе… есть власть непобедимая», – говорит ему Вера. «Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться», – оценивает его Максим Максимыч. Поступки Печорина зачастую мелки и низки. Он – источник несчастий и страданий окружающих его людей. Но при этом он вызывает скорее сочувственное, а не осуждающее отношение и осознается не только как виновник, но и как жертва происходящего. Кажется, он и сам это понимает: «…Я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных…»

Действие центральной части романа, повести «Княжна Мери», протекает на Кавказских Минеральных Водах. Ведя своего героя путем страстей и сомнений, Лермонтов успевает попутно запечатлеть все сколько-нибудь примечательные уголки знакомого и любимого с детства Пятигорья. Три его природные стихии – земля, вода и воздух – нашли художественное воплощение в романе: «весело жить в такой земле», «где по кремням Подкумок мчится» и «где воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка». Стихия же огня, если рассматривать ее метафорически, также отразилась в сюжете «Княжны Мери»: пистолетным выстрелом на дуэли Печорин убивает Грушницкого. Возвращаясь к анализу романа, уже во второй рецензии, В. Г. Белинский вновь дал ему в высшей степени благоприятную оценку: «...в «Герое нашего времени» вы видите повседневную жизнь обитателей Кавказа, видите ее в повести и драме нашего времени, олицетворенную в типических характерах, которые с таким творческим искусством изображает художническая кисть г. Лермонтова. Тут не одни черкесы: тут и русские войска, и посетители вод, без которых неполна физиономия Кавказа. Бывшие там удивляются непостижимой верности, с какою обрисованы у г. Лермонтова даже малейшие подробности».

Сохранились рисунки и картины Лермонтова, выполненные им в период кавказских странствий и отразившие впечатления этого времени: «Волобуева мельница», «Вид Бештау около Железноводска», «Вид Пятигорска» и др.

Во время второй кавказской ссылки, последовавшей за дуэль с сыном французского посланника Э. де Барантом, Лермонтов, переведенный из гвардии в Тенгинский пехотный полк, прибыл в Ставрополь 10 июня 1840 г. Здесь он был причислен к экспедиционному отряду А. В. Галафеева. Командиру Тенгинского пехотного полка из штаба Линии сообщалось, что «переведенный высочайшим приказом в 13-й день апреля сего года из лейб-гвардии Гусарского полка в командуемый вами полк поручик Лермонтов прибыл в г. Ставрополь 10 июня, а отсель 18-го числа того же месяца командирован на левый фланг Кавказской линии для участвования в экспедиции в отряде под начальством генерал-лейтенанта Галафеева; по окончании же экспедиции он будет отправлен к командуемому вами полку».

По воспоминаниям М. Х. Шульца, он застал Лермонтова в приемной генерала П. Х. Граббе, командующего войсками Кавказской линии, при котором поэт временно исполнял должность ординарца. Разговор зашел о предстоящей экспедиции. Лермонтова интересовали подробности походной жизни: он расспрашивал о том, какие заказать вьюки и что брать с собой и чего не брать. Накануне отправления он написал письмо Алексею Лопухину: «Я здесь, в Ставрополе, уже с неделю и живу вместе с графом Ламбертом, который также едет в экспедицию... Я здесь от жару так слаб, что едва держу перо...».

Переписка с Лопухиным продолжалась: почти два месяца спустя, 12 сентября, уже из Пятигорска поэт сообщал другу о том, что «не был нигде на месте, а шатался все время по горам с отрядом», делился предположением о дальнейшем течении службы: «Я теперь вылечился почти совсем и еду с вод опять в отряд в Чечню. Если ты будешь мне писать, то вот адрес: «на Кавказскую линию, в действующий отряд генерал-лейтенанта Галафеева, на левый фланг». Я здесь проведу до конца ноября, а потом не знаю, куда отправлюсь – в Ставрополь, на Черное море или в Тифлис». В Ставрополе он побывал только в ноябре. В альбоме князя П. А. Урусова сохранился рисунок Лермонтова с изображением лошадей, скачущего всадника и мужской головы. Неизвестной рукой сделана пометка: «9-го ноября 1840. Лермонтов в Ставрополе».

Вопреки ожиданиям поэта («вероятно, мы будем еще воевать целую зиму») боевые действия прервались с окончанием осенней экспедиции в Чечне. Командир «чеченского отряда» Галафеев своим офицером остался доволен и в виде награды просил перевести его «в гвардию тем же чином с отданием старшинства». Лермонтов отправился в штаб-квартиру Тенгинского полка в Анапу, путь куда лежал через Ставрополь.

Приказом от 31 декабря Лермонтов зачислен налицо в Тенгинском пехотном полку, но пребывание здесь не было продолжительным, так как уже 14 января 1841 года в Ставрополе поэт получил отпускной билет на два месяца и, вероятно, в тот же день выехал в Петербург.

По боевым впечатлениям 1840 г. Лермонтов написал стихотворения «Валерик» («Я к вам пишу случайно; право…») и «Завещание», отразившие взгляд поэта на события Кавказской войны, очевидцем которых он был. В «Завещании» можно увидеть предсказание Лермонтовым своей собственной судьбы («Скажи им, что навылет в грудь Я пулей ранен был…»). В стихотворении, писал В. Г. Белинский, «голос не глухой и не громкий, а холодно-спокойный; выражение не горит и не сверкает образами, но небрежно и прозаично...». Возможно, поэта уже томило предчувствие близкого конца, а может быть и то, что самая горькая проза, облеченная в его стихи, сама по себе становилась пророчеством. В заключительных строках «Валерика» Лермонтов высказал заветное и, по-видимому, глубоко выстраданное желание, поэтическая формула которого состоит из двух взаимодополняющих и в то же время взаимоисключающих частей: «И беспробудным сном заснуть С мечтой о близком пробужденьи...» Первое, как мы знаем, исполнилось, к несчастью, слишком скоро, исполнилось ли второе – этого мы не узнаем уже никогда.

В сентябре 1840 г., находясь в Пятигорске, Лермонтов вместе с художником Г. Г. Гагариным создал акварель «Эпизод из сражения при Валерике», рисующую картину кровопролитного боя. В качестве фона Лермонтов не стал воспроизводить по памяти вид гор в Чечне, а изобразил то, что видел в это время перед глазами – очертания горы Бештау.

Петербургский отпуск поэта в 1841 г. длился почти четыре месяца. Согласно сохранившимся документам «поручик Лермонтов прибыл в Ставрополь 9 мая и по воле командующего войсками был прикомандирован к отряду, действующему на левом фланге Кавказа для участвования в экспедиции в настоящем году». На следующий день поэт получил подорожную «от города Ставрополя до крепости Темир-Хан-Шуры» в Дагестане, последнюю подорожную в своей жизни. Из Ставрополя Лермонтов отправил письма С. Н. Карамзиной и бабушке Е. А. Арсеньевой: «Я сейчас приехал только в Ставрополь и пишу к вам; ехал я с Алексеем Аркадьевичем <Столыпиным>, и ужасно долго ехал, дорога была прескверная, теперь не знаю сам еще, куда поеду; кажется, прежде отправлюсь в крепость Шуру, где полк, а оттуда постараюсь на воды. Я, слава богу, здоров и спокоен, лишь бы вы были так спокойны, как я...».

Два последних месяца жизни Лермонтов провел в Пятигорске, куда прибыл 13 мая 1841 г. вместе с А. А. Столыпиным (Монго). Сославшись на болезнь, поэт обратился к пятигорскому коменданту полковнику В. И. Ильяшенкову с ходатайством о разрешении ему задержаться в городе для лечения минеральными водами. По имеющимся сведениям Лермонтовым было приобретено в общей сложности 34 билета на прием ванн в Пятигорске и Железноводске. 15 июня он получил свидетельство, выданное ординатором Пятигорского военного госпиталя лекарем Барклаем де Толли в том, что «Тенгинского пехотного полка поручик Михаил Юрьев, сын Лермонтов… приступив к лечению минеральными водами, принял более двадцати горячих серных ванн, но для облегчения страданий необходимо поручику Лермонтову продолжать пользование минеральными водами в течение целого лета 1841 года...». Для проживания Лермонтов и Столыпин сняли дом в усадьбе плац-майора В. И. Чилаева, записавшего в свой «имянный список», что с капитана Алексея Аркадьевича Столыпина и поручика Михаила Юрьевича Лермонтова из Санкт-Петербурга получено за постой сто рублей серебром. На квартире поэта часто собирался круг офицерской молодежи. «У Лермонтова я познакомился со многими из них, – свидетельствует декабрист Н. И. Лорер, – и с удовольствием вспоминаю теперь имена их: Алексей Столыпин (Монго), товарищ Лермонтова по школе и полку в гвардии; Глебов, конногвардеец, с подвязанной рукой, тяжело раненный в ключицу; Тиран, лейб-гусар, Александр Васильчиков, чиновник при Гане для ревизии Кавказского края, сын моего бывшего корпусного командира в гвардии; Сергей Трубецкой, Манзей и другие. Вся эта молодежь чрезвычайно любила декабристов... Гвардейская молодежь жила разгульно в Пятигорске, а Лермонтов был душою общества и делал сильное впечатление на женский пол. Стали давать танцевальные вечера, устраивали пикники, кавалькады, прогулки в горы, но для меня они были слишком шумны…». Своеобразной кульминацией сезона на водах стал бал, устроенный Лермонтовым и его друзьями в гроте Дианы. «Вся молодежь, – продолжает Лорер, – дружно помогала в устройстве праздника, который 8 июля и был дан на одной из площадок аллеи у огромного грота, великолепно украшенного природой и искусством». Свод грота убрали разноцветными шалями, стены обтянули персидскими коврами, повесили импровизированные люстры… снаружи грота на огромных деревьях аллей, прилегающих к площадке, на которой собирались танцевать, развесили... более 2500 разноцветных фонарей… Хор военной музыки поместили на площадке над гротом… Лермонтов необыкновенно много танцевал, да и все общество было как-то особенно настроено к веселью…».

В этот период поэтическое творчество Лермонтова ознаменовалось высоким подъемом. «Не знаю, надолго ли это; но во время переезда мной овладел демон поэзии, сиречь стихов», – признается он в письме к С. Н. Карамзиной. По дороге на Кавказ и в Пятигорске поэт создает ряд стихотворений («Спор», «Листок», «Морская царевна», «Сон», «Пророк» и др.), которые, по выражению В. Г. Белинского, «даже и между сочинениями Лермонтова принадлежат к блестящим исключениям».

13 июля в доме Верзилиных произошло столкновение Лермонтова с Н. С. Мартыновым, бывшим товарищем поэта по юнкерской школе, а в то время отставным майором Гребенского казачьего полка. Ссора привела к дуэли, происшедшей между 6 и 7 часами вечера 15 июля у подножия горы Машук при секундантах М. П. Глебове и А. И. Васильчикове и в присутствии А. А. Столыпина и С. В. Трубецкого. «Мы отмерили с Глебовым 30 шагов, – вспоминал Васильчиков, – последний барьер поставили на 10-ти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходиться каждому на 10 шагов по команде «марш». Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову и скомандовали: «Сходись!». Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоня-ясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. В эту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни взад ни вперед, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненные или ушибленные.

Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом – сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие».

Согласно официальному «Свидетельству» от 17 июля 1841 г., подписанному лекарем Барклаем де Толли, «при осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча; от которой раны поручик Лермонтов мгновенно на месте поединка помер».

Похороны Лермонтова на пятигорском кладбище состоялись 17 июля. Впоследствии прах поэта был перевезен в Тарханы и погребен в фамильном склепе Арсеньевых.

Непроясненные до конца обстоятельства дуэли и смерти Лермонтова породили ряд версий и не всегда обоснованных предположений. В современном лермонтоведении наиболее полное, взвешенное и достоверное освещение вопроса приводится в книге В. А. Захарова «Загадка последней дуэли» (М., 2000).

В Пятигорске в 1889 г. был сооружён первый в России памятник Лермонтову работы скульптора А. М. Опекушина. В 1915 г. место дуэли отмечено обелиском (скульптор Б. М. Микешин), окруженным оградой (Л. А. Дитрих и В. В. Козлов). В 1912 г. в Пятигорске в доме, где прошли два последних месяца жизни поэта, основан Литературно-мемориальный музей «Домик Лермонтова», с 1973 г. – Государственный музей-заповедник М. Ю. Лермонтова.

Н. В. Маркелов

// Ставропольский хронограф на 2004 год. – Ставрополь, 2004. – С. 175–190.