Романова Тамара Сергеевна

среда, 25 марта, 2020 - 12:30

Рисует девочка войну,
Она никак её не представляла,
Хотя её совсем не знала,
А эта девушка войну сама глазами увидала.

И эти строчки день за днём
Ложатся строго на листочке.
О том, что пережить пришлось
Поведают нам эти строчки.

О том, как ворвалась война,
О том, как страшно и обидно,
Вся жизнь была оборвана,
И края бедам всё не видно.

Как сердцу детскому всё это пережить,
Как не сойти с ума, с того, что происходит,
Как строчку с строчкою сложить,
Что детство кончилось, и зрелость вдруг приходит.

В каждой семье есть особенная реликвия, которая передается из поколения в поколение, которую берут, о которой рассказывают детям, внукам и правнукам. Особенно ценны те атрибуты, которые касаются родных и близких, участников Великой Отечественной войны. Очень жаль, что даже простых сведений остается всё меньше и меньше. И мы очень благодарны родным, которые сохранили и собрали по крупицам факты о самых страшных событиях нашей страны, а именно – о Великой Отечественной войне.

Я хочу рассказать о своей свекрови Романовой Т. С., которая была очевидцем нападения фашистов на её родную деревню Мыслино Ленинградской области.

Меня удивили многочисленные альбомы и фото, которые были подписаны, систематизированы. Имелось также множество записей о разных периодах жизни её семьи и страны. Она часто рассказывала нам о событиях прошлых лет. Именно благодаря Тамаре Сергеевне, её дневникам, мы знаем историю войны почти понедельно.

21 июня 1941 года началась война. Сестры Аня и Валя, в это время уже закончившие медучилище в г. Тихвине, работали в больнице г. Пикалева. А 23 июня их забрали на фронт. Тамара проводила своих сестер. О сестрах Тамары Сергеевны можно писать роман, опираясь на дневники младшей Тамары. Она подробно описывает их детство, юность, привязанности. Именно она следила за их судьбами до конца. Начались страшные дни – бомбежки, голод, холод, смерть. Валентина Сергеевна поехала в Петрозаводск в полевой госпиталь, на передовую. Она дошла до Германии, г. Кёзлин.  Вернулась в 1946 году и до самой смерти жила в ст. Рощино Ленинградской области.

Анна Сергеевна служила медработником в санитарном поезде, курсировавшем от военных действий до г. Вологды. Домой вернулась в 1945 году, выйдя замуж за военного. Проживала в г. Уфе Башкирии до 80-летия.

Да разве только о сестрах писала Тамара Сергеевна. Её дневники – это рассказы о встречах с фашистами в её родной деревне, их зверствах, о том, как отец помогал партизанам, о том, как её посадили в товарный вагон без отопления, как на станциях стали продавать хлеб по 100 руб. и впервые она наелась за многие недели, как остановилась на эвакуацию в Марийскую АССР, как дали разрешение на въезд на родину, как заболела тифом, выздоровела, дождалась родителей из эвакуации…

И этот дневник велся до конца жизни Романовой Тамары Сергеевны, которая следила за жизнью своих детей, внуков, родственников.

Следуя примеру своей матери Тамары Сергеевны, её сын Прозоров Владимир Яковлевич продолжает её традиции. Он бережно хранит все её дневники, документы, фото, рассказывает об этом своим детям и внукам. Владимир Яковлевич делает все, чтобы не прервалась память поколений и связь времён. Хочется, чтобы молодое поколение помнило и чтило подвиги солдат, отдавших жизнь за нашу спокойную жизнь.

Историю записала Татьяна Павловна Прозорова, сноха Т. С. Романовой, с. Курсавка

 

Дневник

 

Мой отец, Романов Сергей Иванович, родился на станции Мыслино Волховского района Ленинградской области в 1888 году. С 15 лет работал на железной дороге Скит. Волхов. Михайловское.

Во время революции был в Красной Армии, вернулся домой в конце 1920 года и до конца жизни работал при ЛПХ и ЛМЗ. Семья: жена Романова Е. В., дочери Анна, Валентина, Тамара. Дети росли, учились, резвились – отец был хороший семьянин (не выпивал и не курил). Все это могут подтвердить старожилы из Мыслино.

1941 год. Я, дочь Тамара, училась в лесотехникуме г. Тихвин-Березовики. Суббота 21 июня – последний экзамен сдан. Собираюсь домой в Мыслино. Одна в общежитии – некоторые уже уехали, а мне ждать до утра, так как поезд дальнего следования будет только 22 июня. Долго не спала, окно было открыто. Пришли ребята из нашего села – Никифоров Виктор и Захаров Николай. Они окончили четыре курса – поедем все вместе.

Как сейчас помню, сидели на окне с гитарой. Разговоры были такими: что ж ты не пришла на вечер выпускников, у вас был вечер, а у меня был трудный день, экзамен. Сдала? Да… и они ушли. Я легла спать, радио не выключила. Проснулась – слышу речь Молотова, не поняла еще – война!

Напротив жили две сестры, четверокурсницы. Зашла, они плачут. Спросила, чего вы плачете? Да ведь война! У нас отца и брата возьмут на войну. Я ушла в каком-то возбуждении в свою комнату.

Мои сестры Аня и Валя – медработники, жили и работали в г. Бокситогорск. Утром пришла техничка – вас вызывает директор. Захожу. Спросил, есть ли сестры?

- Да!

- Мне позвонили, их отправляют на фронт.

Когда поезд?

Через 40 минут.

- Езжайте к ним.

- Но я не успею, так как у меня не сданы постельные принадлежности и т. д.

- У вас все в порядке?

- Да.

Вызвал техничку и сказал сдать все имущество, а мне ехать провожать сестер.

И так бегом по всему Тихвину, без билета, так как уже было дано отправление. На ходу вскочила, помогли ребята. Всю дорогу думала о том, что я без билета, могут оштрафовать, но пронесло.

Захожу, сборы, 23 июня отправка. Утро. Идем в военкомат. Мужчины- призывники, провожающие – четверо девчат из нашего села учились вместе, работали – и вот фронт: две сестры Романовы, Старикова, Егорова. Вызвали – и тут же смотрю вскорости вышли они и еще медработники. Команда – в легковые! И умчались.

Я осталась одна в комнате. Были уже до войны продовольственные карточки на четырех человек до конца месяца, я их расходовала. Выезда нет, так как Кировскую железную дорогу (Октябрьскую) уже бомбили. Лесом за мной пришла мать, добрались пешком.

Мне 17 лет. В августе попадаю под бомбежку. Тонну сбросил – воронка была, как озеро, купались потом, – чудом спаслась. Первые три бомбы в железную дорогу упали, 3 – за и 3 – около. Спаслась в стогу, который от взрывной волны свалился на меня, рана на ноге, боли не чувствовала. А после бомбежки мать встретила.

Дорогу постоянно бомбили, а жили мы в 300 метрах от нее... Копали окопы около домов на случай пожара. Кругом зарево, горят деревни. Немец за 35 километров от нашей местности.

Городище. Некоторые приходили болотом, лесом, рассказывали о бесчинствах немцев. Мимо нашей станции проходили составы с военными, эвакуированными…

Случалось попадать в перекрестный огонь: бьют наши, бьют немцы, любой недолет попадает на мирных жителей. Эвакуируют только ленинградцев, а область обречена была на оккупацию…

Отца вызвали в военкомат, когда пришла мать, спросила – ну что, взяли?

- Пока нет, буду помогать партизанам.

Эти слова остались в моей памяти. (Я была неболтливая девушка и думала, что это не моего ума дело – мое молчать. Так нас воспитывали).

Он часто стал ходить на хутор, там жила семья Чаблиных С. Ф., жена Руфь Борисовна и их дети Алла, Тамара, Володя, Майя и Светлана. Он работал и жил в лесу около железной дороги. Недалеко, метрах в 500, водокачка. Тут же в лесу были окопы партизан. Сколько их всего, я не знала. Я была наблюдательна, любознательна и молчалива. И понимала, что отец от меня скрывал.

Отец получал продовольственные карточки, одна рабочая и две иждивенческие. Подвоза продуктов не было, на руках оставались неотоваренные карточки – голод. Отец, когда ходил к партизанам, приносил кусочки хлеба. У сестры отца Пешиной Клавдии от голода умерли свекровь и младшие дети Витя, Боря, Толя, имя последнего забыла. Пять человек, хоронить – не хоронили, кое-как за дверь и зарыли. До двух лет дети все поумирали, и старики от голода.

К нам пришли жить сестра отца Екатерина Ивановна с детьми Николаем 15 лет, Ирой и Славой. Они жили в будке около железной дороги, так как отец их Николай Кириллов работал на железной дороге обходчиком. А когда будку разбомбило, жили у нас.

Вот здесь я только стала замечать, как отец ходил к партизанам, а Николаша через железную дорогу в сторону д. Дуброва. Каждый день ходил, отец несколько раз ругал его за неосторожность. Один раз так сыпались снаряды, что мы вынуждены были уйти в окоп, а он сел в кресло, взял мою гитару и запел. Я ему сказала – уходи. А он в ответ: наши бьют, в этот дом не целятся. Я стала подозревать, что он тоже по заданию ходит куда-то. Один раз приволок ленты с пулями и вечером понес в лес через железнодорожный семафор. Я все высмотрела. Однажды он сказал отцу: вы, дядя Сережа, не ходите на поляну, она заминирована, там охраняет один красноармеец, а вы с другой стороны зайдите. Он ответил, что знает об этом.

- Коля, ты бы перестал туда ходить. Сам влетишь и людей подведешь.

- Ну что вы, не будет этого.

- А ты ленты несешь к дому, что соседи подумают? Разве можно в открытую действовать.

Коля ответил, что больше не будет, а будет маскироваться.

Отец засмеялся, посмотрел на меня и разговор превратил в шутку. Я не подала виду. Вроде ничего не поняла, но с этого дня все поняла и наблюдала молча.

Мать все знала, но при мне они разговоры вели по-тихому.

Николай про отца, конечно, ничего не знал, а с ним делился, говорил, что ходил за семафор. Что там у них окопы, оружие, а вот патронов не хватает. Потом они от нас ушли к сестре Пешиной Клавдии. Мать сказала, что это к лучшему, мы не хотим из-за неосторожности его попасть под подозрение.

1941 год.

В конце октября из деревни Безово (3 км от Мыслино) пришли люди и сказали, что в деревне немцы. А осенью вся деревня выкопали окопы для случая. На опушке леса, между полем и болотом, по 2, 3, 4 семьи. Один окоп был на 40 человек. Была печка, дрова заготовили и кое-что из посуды.

У нас был окоп по другую сторону дороги за один километр от партизан. С нами рядом выкопали окоп соседка с пятью ребятами (Зина Петрова). Мать протестовала: вот так, все вместе, а мы отдельно. Отец сказал, что в случае чего мы можем уйти в сторону Тихвина, там пока наши. А они плохо рассчитали и вырыли окопы над самым болотом. Как видно, отец и здесь все предусмотрел. Но не знал, что Тихвин сдадут.

Ночь переночевали, а утром в Мыслино пришли немцы и вывесили приказ о том, что граждане должны вернуться в деревню до 16 часов. Кто не вернется, будет расстрелян. Отцу было предписание находиться в тылу у немцев.

Жители на санках опять едут из окопов по домам. Немцы стали отбирать коров у колхозников, свиней, кур, картошку, лук. Но большинство работали на железной дороге, в Волхове на заводе, без пайка. Опять начался голод, мор. То хоть получали блокадный паек, а тут совсем ничего. Население обречено было на смерть. Эвакуироваться? Куда? Если наше место было между Тихвином, Волховом, Ленинградом под блокадными кольцами.

У нас была охотничья собака Пират. Выходить с 16 часов не разрешали. По нашей местности шел фронт: и наши, и немцы… Все деревни до Волхова были оккупированы. До Волхова враг не дошел два километра. Шли ожесточенные бои. Немцы во что бы то ни стало стремились создать третье по счету кольцо. Волхов. Тихвин с 8 ноября был взят. Люди привыкли к бомбежкам, снарядам…

В окопе мы оставили килограммов пять ржи (видимо, на всякий случай). Прошло несколько дней, из продуктов ничего не было, я уже и кушать не хотела. И вот как-то утром отец сказал, что надо поехать привезти рожь. Мать – зачем девчонку берешь?

- Так надо!

Отец знал, что немцы еще не успели заминировать у опушки. Он предложил ехать ночью, чтобы не видно было следов.

Взяли две охотничьих лыжи и поехали. Свернув с дороги, отец мне сказал: от меня подальше иди. Я догадалась. В случае чего он щадил меня. И вот мы в землянке, сижу, прислушиваюсь. Взяли килограмма два хлеба и зайчатины. Молча поехали домой. Дома из разговора родителей узнала, что мы окружены. Пришла соседка, сказала: «Ребят забрали. У часовни стоял немец на посту, шли ребята, увидели собаку, за ошейником виднелась записка. Немец увидел и повел ребят в штаб. Анисимов Алексей, Захаров Михаил, Дроботя, диспетчер ж./д., Степанов Борис 15 лет (сын начальника станции), Кириллов Мишутка». На другой день забрали невестку Анисимова Алексея Портнову Дусю с трехлетней дочерью Верой. И сестру Захарова, жену Дроботи, секретаря сельсовета Усадище, Дроботю Ольгу (беременную). Все молодые, работали на дороге по брони, выезда не было. Допросы, пытки, но ребята не знали ни о партизанах, ни об отце. Свидетель Портнова осталась жива, ее выпустили.

Олю расстреляли (возможно, что она знала о партизанах). Забрали бывшего председателя колхоза, а при немцах старосту Кириллова Василия. И тут же моего отца с собакой.

Мы с матерью остались вдвоем, никуда не ходили и не показывались.

Пришла к нам Захарова Степанида, мать Ольги, Михаила, теща Дработи. Со слезами сказала: что, Сережу забрали?

- Да.

- Я пережила. Может, знаешь, за что их забрали?

- Понятия не имею.

Но мать знала. На третий день я сидела у окна, вечер, смотрю, бежит Пират, я обрадовалась.

- Мама, Пират, а отец? А отца не было, Мне мысль пришла, что расстреляли, а мама от окна не отходила. Смотрю, отец появился. Живой!

- Живой, да негоден. Варвары. Отбили почки, пытали.

- Кто же донес?

- Кириллов Василий сказал, что не знает никаких партизан, а знает Сергей Романов, он лесничий. Вот и прицепились.

Это было сказано при мне. Потом они ушли в кухню, но я все слышала. «Время терять нельзя. Мужайся. Они предъявили мне ультиматум: покажешь партизан – отпустим. Это был единственный шанс быть свободным. В 4 часа они придут за мной. А сейчас за дело». Позвал меня и сказал: «Вся надежда на тебя. Я, как видишь, не могу, хоть бы дожить до утра, я исхожу кровью. Надо тебе спасаться, эти варвары на все способны и ты ко всему должна быть готова. Попробуем. Мать, давай простыни и одевайтесь. Попробуем ползком, как делал Николаша – 200 метров за семафором, а там наши».

Только дверь открыли – очередь предупредительная... Оцепили. Поставили охрану. Попытка бежать сорвалась. Но невидима другая сторона, что к железной дороге. Отец велел в стене дыру сделать и замаскировать. Могут и сжечь дом.

Окоп я вырыла для двоих, хорошо замаскировали. Часа в два ночи стучат… Мы с отцом в подвал, он взял одностволку, двустволку, наган, пистолет, все наготове. С матерью договор был: она остается в доме. Открыла – зашли: где батька? Она ответила, что нет его дома.

- А батька красный партизан! Батька капут!

И ударил мать прикладом. Она упала. Я обомлела: убили, наверное…

Слышу, открывают подвал. Осветили фонарем. По-немецки сказали: нет ничего (я изучала в школе немецкий язык). И ушли.

- Ушли. Что-то тихо, не слышно стрельбы.

Услышали, как мать подползла к подвалу. Жива! Может ли ходить?

Отец велел посмотреть в окно, понаблюдать за немцами. Наверное, пошли в штаб докладывать и, скорее всего, подожгут дом.

- В случае чего – в колодец (там все было приготовлено – одеяло и др.) и уходи к партизанам, они помогут. А нам с матерью, наверное, умирать. А ты мужайся, ты должна жить.

Опять стук в дверь. Я в щель увидела русские шапки.

- Переоделись, варвары! – сказал отец. Ох, как он их ненавидел! От крыл дверь, слышу: «Батя! Жив!».

Он рассказал вкратце о случившемся. Мы вышли из подвала, это, оказывается, был командир лет 35, в белой шубе и валенках. Спросил, есть ли немцы в деревне.

- Да что-то тихо. Они за мной приходили с час назад.

Сказал, чтобы мы с матерью шли в деревню Дуброву, ее освободили, там наши. Отец пошел с командиром, а мы – на дорогу. Там стояли наши войска. Потихоньку двинулись вперед. Отец вернулся. После этого он слег, кровь все шла и шла. Командир спросил, кто предал?

- Бывший председатель колхоза, он же староста.

Мои одноклассницы пошли добровольно в армию, и я как-то отцу сказала, что пойду на фронт. Он отказал: третья из нашей семьи! А с кем же мама, да и я теперь беспомощный. Подальше отгонят немцев, опять дадут паек, там видно будет…

Когда немца прогнали, из соседних деревень кто-то видел, как подожгли сарай, где были закрыты пять человек. Сожгли живьем. Из всех свидетелей остались Портнова Евдокия и я. Недаром отец племяннику говорил: легче всего голову под пулю поставить и умереть героем. Надо пользу принести, спасти себя и армию. Так делал мой отец. Шел на хитрость. Спасал армию и семью, жертвовал собой.

Январь 1942 г.

В феврале опять зашел к нам командир, спросил о здоровье, отец еле ходил тогда. Сказал, что наши должны прорвать кольцо на два часа через Мыслино – необходимо будет пропустить состав с эвакуированными.

- Соберитесь и поезжайте в тыл. Я дал распоряжение, чтобы вам помогли сесть в вагон.

Отец отказался, но решил отправить меня. Я собрала кое-что и вдруг соседка З. Петрова пришла, у нее все пятеро детей опухли. Сказала, что она тоже поедет. Отец ответил, что дети по дороге умрут. Она: все равно нам всем тут умирать, так, может, кто и останется.

И вот мы на станции. Кольцо прорвали на 12 часов. Много составов отправили в тыл. И вот мы с эвакуированным Ленинградом, без документов, так как прифронтовая полоса. С одними паспортами. Деньги, хоть немного, но спасли, покупали на станциях по 100 рублей за булку.

По дороге состав разбомбили, мы чудом остались живы. Приказано было покинуть вагоны. Вышли все пухлые, не могли ходить, закрылись одеялом: мороз, а вагоны товарные. То и дело пулеметные очереди. Забрались в другой вагон и поехали дальше. Чудо – нет бомбежки.

Дети пошли собирать милостыню. Доехали до Кировской области. Отец выслал мне вызов в Краснодарский край, Кущевка.      

- Мы едем туда же. Оставлю адрес на вокзале. Если не найдешь, в милиции спроси, они помогут.

Это было весной. Я получила пропуск. Еду. В августе доехала до города Горький. В кассе билетов не давали. Какой-то мужчина сказал, что на водном дают, мы туда. (А не знала я, что немец туда идет.) Взяли билет, сели на пароход, на нем были 400 человек эвакуированных ленинградцев. Доехали до Чебоксар, и тут команда выходить.

Исполком на берегу Волги. Стали развозить по деревням. У меня тетя была эвакуирована из Мурманска Яценко А. И., папина сестра. Попросила, чтобы дали пропуск к ней. Краснодар занят немцами, думаю, неужели отец с матерью успели туда доехать. Да, они выехали весной, в мае были в Кущевке. А я же …. Пока переписка, документы.

Еду по пропуску к тете, вся пухлая, дистрофия. Возраст 18 лет, а я нетрудоспособна. От сестер ничего нет с фронта. Последние письма у меня: Аню ранило в первые дни под Псковом, везли в госпиталь. Валя попала на передовую под Петрозаводск. Бедный отец и мать. От немца к немцу. А я добралась к тетушке.

Тамара Романова (Прозорова по мужу).